Чудотворные слова: феодосия молитва о городе в полном описании из всех найденных нами источников.
Оглавление
Феодосия молитва о городе
Феодосия при большевиках не напоминала ни один другой русский город.
Она была единственным беззащитным и открытым портом на Черном море. Туда спасались со всех его побережий. Каждый день в ее порт врывались транспорты: заржавленные, помятые, заплатанные. По два, по три, по четыре в день. Однажды их пришло 34. Это было в день взятия Одессы.
Каждый из них требовал места, грозил расстрелять остальных. расталкивал их, швартовался у мола, спускал сходни, и по сходням. со знаменами, с пулеметами, с плакатами, на которых было написано, кто они, спускалось его народонаселение и шло к совету “захватывать власть”.
Тут были трапезундские солдаты, армянские ударники, румынские большевики, сербский легион, турецкие пленные, просто беженцы и анархисты всех оттенков: анархисты-коммунисты, анархисты-террористы, анархисты-индивидуалисты, анархисты-практики.
В течение месяца большевики были крайне правой партией порядка. Местные “буржуи” молили Бога: “Дай, Бог, только, чтобы наши большевики продержались”. Благодаря борьбе с более левыми партиями большевикам некогда было заняться собственными делами – т.е. истреблением буржуев.
Иногда наведывался миноносец из Севастополя – “Пронзительный” или “Фидониси” – и спрашивал: “Что, ваши буржуи до сих пор живы? Вот мы сами с ними управимся”. На что председатель совета Барсов – портовый рабочий, зверь зверем, – отвечал с неожиданной государственной мудростью:
“Здесь буржуи мои, и никому другому их резать не позволю”.
Благодаря всему этому Феодосия избегла резни и расстрелов, бывших в Севастополе, в Симферополе, в Ялте.
Каждая волна приносила с собой что-нибудь новое.
Социалистический рай начался с продажи рабынь на местном базаре – на том самом месте, где при генуэзцах и турках продавали русских рабов.
Трапезундские солдаты привезли с собою орехи и турчанок. Орехи – 40 р. пуд. Турчанки – 20 р. штука.
Потом прибыло турецкое посольство на двух миноносцах с помирающими от голода тяжелоранеными. Совет устроил обед – но не голодающим, а турецкому посольству. Председатель совета сидел в каскетке. Турки были корректны, в мундирах и орденах. Был произнесен ряд речей.
– . Передайте вашей турецкой молодежи и всему турецкому пролетариату, что у нас социалистическая республика. Да здравствует третий интернационал.
Таких речей было произнесено 6-7. После каждой турецкое посольство вставало и отвечало одной и той же речью:
– Мы видим, слышим, воспринимаем. И с отменным удовольствием передадим обо всем, что мы видели и слышали, его императорскому величеству – султану.
Когда настала неделя анархистов и через каждые 20 минут где-нибудь в городе лопалась бомба – очень громкая и безопасная, на стенах Феодосии можно было видеть единственную в своем роде прокламацию:
“Товарищи! Анархия в опасности! Защищайте Анархию!”
Но анархия была на следующий день раздавлена, сотня анархистов-практиков была вывезена под Джанкой и там расстреляна, а на месте прокламации было наклеено мирное объявление:
“Революционные танц-классы для пролетариата, со спиртными напитками”.
После только раз появился в Феодосии отряд анархистов: они построились на площади по росту, они были вооружены до зубов и обвешаны ручными фанатами по поясу. Вид у них был грозный, и они улыбались во весь рот. Над ними развевалось черное знамя во всю площадь с надписью “Анархисты-террористы”.
По какому-то наитию я подошел к правофланговому и спросил: “Sind Sie Deutsche?” – “О, ja, ja – wir sind die Freunde” [“Вы немец?” – “О, да, да – мы друзья” (нем.)]. А затем шепотом пояснил: “Мы немецкие пленные. Сейчас анархистам очень хорошо платят”.
Через неделю Феодосия была занята немецкими войсками.
Таковы иронические улыбки этого жуткого времени. Вот патетическая сторона его:
И скуден, и неукрашен
Мой древний град
В венце генуэзских башен,
Среди иссякших фонтанов,
То дожей, то крымских ханов, –
Под сенью тощих акаций
Средь пыльных галлюцинаций
В стенах церквей и мечетей
Глухой перегар столетий
А в складках холмов охряных –
А дальше – зыбь горизонта
Войны, мятежей, свободы
В сраженьях гибли народы
Шатался и пал великий
Росли, приближаясь, клики
Суда бороздили воды,
Врывались в порт.
На берег сбегали люди.
Был слышен треск
Винтовок и гул орудий,
Вели сквозь строй,
Блуждая по перекресткам,
В безумьи и в блеске жестком
Их горечь, их злость, их муку,
Их гнев, их страсть,
И каждый курок и руку
Мой город, залитый кровью
Покрыть своею любовью.
Собрать тоску и огонь их
На распростертых ладоньях:
Впервые опубликовано: “Дело” (Одесса) 1919, № 1, 23(10) марта, С. 2.
Максимилиан Александрович Волошин (1877 – 1932) русский поэт, переводчик, художник-пейзажист, художественный и литературный критик, общественный деятель украинского происхождения.
Феодосия молитва о городе
Молитва о городе
( Феодосия весною 1918 года при большевиках )
Феодосия при большевиках не напоминала ни один другой русский город.
Она была единственным беззащитным и открытым портом на Черном море. Туда спасались со всех его побережий. Каждый день в ее порт врывались транспорты: заржавленные, помятые, заплатанные. По два, по три, по четыре в день. Однажды их пришло 34. Это было в день взятия Одессы .
Каждый из них требовал места, грозил расстрелять остальных, расталкивал их, швартовался у мола, спускал сходни, и по сходням, со знаменами, с пулеметами, с плакатами, на которых было написано, кто они, спускалось его народонаселение и шло к совету «захватывать власть».
Тут были трапезундские солдаты , армянские ударники, румынские большевики, сербский легион, турецкие пленные, просто беженцы и анархисты всех оттенков: анархисты-коммунисты, анархисты-террористы, анархисты-индивидуалисты, анархисты-практики…
В течение месяца большевики были крайне правой партией порядка. Местные «буржуи» молили Бога: «Дай, Бог, только, чтобы н а ш и большевики продержались». Благодаря борьбе с более левыми партиями, большевикам некогда было заняться собственными делами – т. е. истреблением буржуев.
Иногда наведывался миноносец из Севастополя – «Пронзительный» или «Фидониси» – и спрашивал: «Что, ваши буржуи до сих пор живы? Вот мы сами с ними управимся». На что председатель совета Барсов – портовый рабочий, зверь зверем, – отвечал с неожиданной государственной мудростью:
«Здесь буржуи мои, и никому другому их резать не позволю».
Благодаря всему этому Феодосия избегла резни и расстрелов, бывших в Севастополе, в Симферополе, в Ялте.
Каждая волна приносила с собой что-нибудь новое.
Социалистический рай начался с продажи рабынь па местном базаре – на том самом месте, где при генуэзцах и турках продавали русских рабов.
Трапезундские солдаты привезли с собою орехи и турчанок. Орехи – 40 р. пуд. Турчанки – 20 р. штука .
Потом прибыло турецкое посольство на двух миноносцах с помирающими от голода тяжелоранеными . Совет устроил обед – но не голодающим, а турецкому посольству. Председатель совета сидел в каскетке. Турки были корректны, в мундирах и орденах. Был произнесен ряд речей.
– …Передайте вашей турецкой молодежи и всему турецкому пролетариату, что у нас социалистическая республика… Да здравствует третий интернационал.
Таких речей было произнесено 6–7. После каждой турецкое посольство вставало и отвечало одной и той же речью:
«Мы видим, слышим, воспринимаем. И с отменным удовольствием передадим обо всем, что мы видели и слышали, его Императорскому Величеству – Султану».
Когда настала неделя анархистов и через каждые 20 минут где-нибудь в городе лопалась бомба – очень громкая и безопасная, на стенах Феодосии можно было видеть единственную в своем роде прокламацию:
«Товарищи! Анархия в опасности! Защищайте Анархию!»
Но анархия была на следующий день раздавлена, сотня анархистов-практиков была вывезена под Джанкой и там расстреляна, а на месте прокламации было наклеено мирное объявление:
«Революционные танц-классы для пролетариата, со спиртными напитками».
После только раз появился в Феодосии отряд анархистов: они построились на площади по росту, они были вооружены до зубов и обвешаны ручными гранатами по поясу. Вид у них был грозный, и они улыбались во весь рот. Над ними развевалось черное знамя во всю площадь с надписью «Анархисты-террористы».
По какому-то наитию я подошел к правофланговому и спросил: «Sind Sie Deutsche?» – «О, ja, ja – wir sind die Freunde»[55]. А затем шепотом пояснил: «Мы немецкие пленные. Сейчас анархистам очень хорошо платят».
Через неделю Феодосия была занята немецкими войсками.
Таковы иронические улыбки этого жуткого времени. Вот патетическая сторона его:
Книга Путник по вселенным. Содержание – Молитва о городе ( Феодосия весною 1918 года при большевиках )
Кол-во голосов: 0
Действительность, как всегда, была менее ужасна, чем сон.
Цеппелины, сперва один, потом другой, упорно шли на Эйфелеву башню. Человеческие звуки смолкли. Слышны были только выстрелы соседних батарей и собачий лай. Осветительные фузеи разрывались, как ракеты и римские свечи.
Полнозвездная ночь весеннего равноденствия, созвездия, служившие фоном для воздушной битвы, разрывы осветительных бомб – все это давало скорее впечатление фейерверка, ночного празднества, нежели опасности и ужаса.
Психологическая сторона сна была верна только для рассудка, но не для чувства непосредственно.
Теперь, после десяти месяцев отсутствия, цеппелины вернулись снова.
Их не ждали. От них отвыкли. Но их встретили, как старых знакомцев.
Прошлой весной их ожидание вызывало еще некоторое беспокойство: согласно полицейским наставлениям, люди добросовестно прятались в подвалы, в квартирах тушили все огни, спешили вернуться с улицы домой.
На этот раз никто не хотел идти в подвалы, тем более что при возможности употребления удушливых газов там было бы еще опаснее, а все кинулись на балконы, на крыши, па улицы: смотреть, и напрасно полицейские и пожарные подходили к темным группам, толпившимся у каждых ворот, и советовали вернуться домой.
Но ожидания не оправдались. Зрелища не было.
Невысоко над городом быстро протекали негустые массы разорванного тумана, то позволявшие изредка различать тусклые звезды, то совсем покрывавшие небо.
В этой движущейся мгле промелькнуло несколько беглых огней. Они падали сверху вниз, наискось, приблизительно из одной точки, заставляя предположить, что это – бомбы, брошенные с цеппелинов, или фузеи преследующих их авианов. В стороне северных кварталов раздалось несколько сильных и глухих взрывов.
Но все было кончено одновременно с тревогой. Она запоздала.
Теперь уже ни для кого не секрет, что первый набег состоялся потому только, что их прозевали.
Все авиаторы были в субботнем отпуску.
Нынешнее нападение снова и, очевидно, не случайно пришлось на субботу, и, благодаря тому, что тревога была поднята слишком поздно, оставалось впечатление, что не доглядели.
На следующую ночь они вернулись снова, но им пришлось разгрузиться в северных предместьях, не переступив линии парижских укреплений.
Но несмотря на то, что на этот раз оказалось довольно много человеческих жертв, их появление ни в первую, ни во вторую ночь не произвело особенной тревоги.
Поезда metropolitain шли в полном мраке. Вагоны были переполнены.
И вся эта толпа, запертая в темных вагонах, пела хором пресловутое возглашение, оставшееся последнею памятью министерства Мильерана.
И только один отпускной с фронта громко ворчал в углу вагона:
– Думал – приеду к вам в Париж – отдохну, а у вас здесь такие ж точно пакости, как у нас.
Верхарн был последним, кого я видел в Париже перед моим отъездом весною этого года. Мы встретились случайно накануне моего отъезда в музее Гиме (музее религий), в угловой зале, посвященной буддийскому искусству. Он стоял перед статуей «Дхармы» и внимательно рассматривал ее.
Дхарма – это высший религиозный долг. Он олицетворен в виде странника, идущего на облаке с башмаком в руке, в черной одежде, развеваемой ветром времен. Эта статуя одно из самых патетических и строгих произведений религиозного искусства Японии. Она вырезана из черного дерева. А ее белые агатовые глаза приковывают своим пронзительным, необычайно живым и глубоким взглядом. Они смотрят прямо в человека и сквозь него, на какие-то отдаленные горизонты его души.
Мой короткий разговор с Верхарном, разговор, которому было суждено стать последним, был ничем не замечателен: несколько общих слов о России, о знакомых, обмен адресами.
Но теперь, вызывая в памяти наружность Верхарна, его худую немного сутулую фигуру в потертом драповом пальто, в котелке, его висячие, с сильной проседью усы, его уже по-старчески голубые глаза из-за тяжелого пенсне, криво сидящего на середине длинного и доброго, дон-кихотовского носа – носа идеалиста и мечтателя, и его лоб с широкой трагической морщиной, похожей на крылья летящей птицы, я невольно вижу за его плечом черную фигуру и упорный агатовый взгляд странника на облаке с башмаком в руке. Она теперь связалась для меня с обликом Верхарна, как символический зверь с фигурой евангелиста.
Этот образ «Долга» не случайно соединился в моем воспоминании с физическим ликом умершего поэта.
В годы юношеского кризиса сознания, [когда] труп его разума в саване цвета яда и пламени влачился по Темзе, и жизнь диктовала ему суровый завет: «Будь сам своим палачом, не уступай радости измучить себя никому и никогда; единственный свой поцелуй отдай отчаянью», когда ему казалось, что «одежды прекраснейших грез и гордость напрасных человеческих знаний висят лоскутьями на его теле» и что сама жизнь в ужасе отшатывается от него, ему было чудесное видение:
«Широкой молнией среди туманов разверзается проход, и святой Георгий, весь сверкая золотом и перьями, на взмыленном белом коне без узды – спускается.
Святой Георгий, «рыцарь Долга», посланник из белой страны, сверкающей мрамором.
Святой Георгий в блестящих доспехах промчался сквозь мою душу, прыжками пламени, ясным утром… Он был юн и прекрасен верой. Он склонялся ко мне тем ниже, чем ниже я пригибал колени… Он наполнил меня своим полетом и нежным ужасом… И склонясь перед высоким видением, я сложил в его бледную, гордую руку печальные цветы моей скорби. И он умчался, наложив на меня п о с л у ш а н и е м у ж е с т в а, копьем начертав золотой крест на моем челе, прямо к Господу, с собой унося мое сердце…»
Поэма, в которой Верхарн раскрывает свое посвящение и «рыцари Долга», принявшего «послушание мужества», составляет часть книги «Видение на моих путях», являющейся поворотной точкой всего его творчества. Отсюда начинается его восхождение к высочайшим ступеням поэтического просветления, к любви и благословению всего сущего в мире.
Мало кто из поэтов переживал кризис отчаяния и неверия с большею силой, чем Верхарн пережил его в «Вечерах», «Разгромах» и «Черных Факелах», и редко кому мир окружающей реальности, мир внешних форм жизни, мир современности являлся в таких грозных, безнадежных, безжалостно-четких видениях. Но, верный своему «послушанию мужества», он подошел к этому миру в упор, ни на что не закрывая глаза, ни от чего не отворачиваясь.
Его «призрачные деревни», его «галлюционирующие поля», его «города-спруты», его «буйные силы» – это героические этапы его борьбы с миром современности. И ему удается победить современность, то есть опрозрачить, освежить изнутри, найти ей имя. Потому, что в этом победа поэта над миром. Одержав ее, он выходит на широкие просторы вселенской любви…
Пламенеющий энтузиазм любви, приподнимающий все творчество последних лет Верхарна, прекрасно выражен во второй половине его поэмы «Дерево».
Молитва о городе (Феодосия – весной 1918 г.)
И скуден, и неукрашен
В венце генуэзских башен,
Среди иссякших фонтанов,
То дожей, то крымских ханов –
Под сенью тощих акаций
Средь пыльных галлюцинаций
В стенах церквей и мечетей
Глухой перегар столетий
А в складках холмов охряных –
А дальше – зыбь горизонта
Войны, мятежей, свободы
В сраженьях гибли народы
Шатался и пал великий
Росли, приближаясь, клики
Суда бороздили воды,
На берег сбегали люди,
Винтовок и гул орудий,
Блуждая по перекресткам,
В безумьи и в блеске жестком
Их горечь, их злость, их муку,
И каждый курок, и руку
Мой город, залитый кровью
Покрыть своею любовью,
Собрать тоску и огонь их
На распростертых ладонях:
Поэтический портал Оллам. Электронная онлайн публикация стихотворений. Права на все произведения принадлежат их авторам © 2017 Россия
Молитва о городе (Феодосия весною 1918 года при большевиках )
Молитва о городе
(Феодосия весною 1918 года при большевиках)
Феодосия при большевиках не напоминала ни один другой русский город.
Она была единственным беззащитным и открытым портом на Черном море. Туда спасались со всех его побережий. Каждый день в ее порт врывались транспорты: заржавленные, помятые, заплатанные. По два, по три, по четыре в день. Однажды их пришло 34. Это было в день взятия Одессы.
Каждый из них требовал места, грозил расстрелять остальных, расталкивал их, швартовался у мола, спускал сходни, и по сходням, со знаменами, с пулеметами, с плакатами, на которых было написано, кто они, спускалось его народонаселение и шло к совету «захватывать власть».
Тут были трапезундские солдаты, армянские ударники, румынские большевики, сербский легион, турецкие пленные, просто беженцы и анархисты всех оттенков: анархисты-коммунисты, анархисты-террористы, анархисты-индивидуалисты, анархисты-практики…
В течение месяца большевики были крайне правой партией порядка. Местные «буржуи» молили Бога: «Дай, Бог, только, чтобы н а ш и большевики продержались». Благодаря борьбе с более левыми партиями, большевикам некогда было заняться собственными делами – т. е. истреблением буржуев.
Иногда наведывался миноносец из Севастополя – «Пронзительный» или «Фидониси» – и спрашивал: «Что, ваши буржуи до сих пор живы? Вот мы сами с ними управимся». На что председатель совета Барсов – портовый рабочий, зверь зверем, – отвечал с неожиданной государственной мудростью:
«Здесь буржуи мои, и никому другому их резать не позволю».
Благодаря всему этому Феодосия избегла резни и расстрелов, бывших в Севастополе, в Симферополе, в Ялте.
Каждая волна приносила с собой что-нибудь новое.
Социалистический рай начался с продажи рабынь па местном базаре – на том самом месте, где при генуэзцах и турках продавали русских рабов.
Трапезундские солдаты привезли с собою орехи и турчанок. Орехи – 40 р. пуд. Турчанки – 20 р. штука.
Потом прибыло турецкое посольство на двух миноносцах с помирающими от голода тяжелоранеными. Совет устроил обед – но не голодающим, а турецкому посольству. Председатель совета сидел в каскетке. Турки были корректны, в мундирах и орденах. Был произнесен ряд речей.
– …Передайте вашей турецкой молодежи и всему турецкому пролетариату, что у нас социалистическая республика… Да здравствует третий интернационал.
Таких речей было произнесено 6–7. После каждой турецкое посольство вставало и отвечало одной и той же речью:
«Мы видим, слышим, воспринимаем. И с отменным удовольствием передадим обо всем, что мы видели и слышали, его Императорскому Величеству – Султану».
Когда настала неделя анархистов и через каждые 20 минут где-нибудь в городе лопалась бомба – очень громкая и безопасная, на стенах Феодосии можно было видеть единственную в своем роде прокламацию:
«Товарищи! Анархия в опасности! Защищайте Анархию!»
Но анархия была на следующий день раздавлена, сотня анархистов-практиков была вывезена под Джанкой и там расстреляна, а на месте прокламации было наклеено мирное объявление:
«Революционные танц-классы для пролетариата, со спиртными напитками».
После только раз появился в Феодосии отряд анархистов: они построились на площади по росту, они были вооружены до зубов и обвешаны ручными гранатами по поясу. Вид у них был грозный, и они улыбались во весь рот. Над ними развевалось черное знамя во всю площадь с надписью «Анархисты-террористы».
По какому-то наитию я подошел к правофланговому и спросил: «Sind Sie Deutsche?» – «О, ja, ja – wir sind die Freunde»[55]. А затем шепотом пояснил: «Мы немецкие пленные. Сейчас анархистам очень хорошо платят».
Через неделю Феодосия была занята немецкими войсками.
Таковы иронические улыбки этого жуткого времени. Вот патетическая сторона его:
И скуден, и неукрашен
Мой древний град
В венце генуэзских башен,
Среди иссякших фонтанов,
То дожей, то крымских ханов, —
Под сенью тощих акаций
Средь пыльных галлюцинаций
В стенах церквей и мечетей
Глухой перегар столетий
А в складках холмов охряных —
А дальше – зыбь горизонта
Войны?, мятежей, свободы
В сраженьях гибли народы
Шатался и пал великий
Росли, приближаясь, клики
Суда бороздили воды,
Врывались в порт.
На берег сбегали люди,
Был слышен треск
Винтовок и гул орудий,
Вели сквозь строй,
Блуждая по перекресткам,
В безумьи и в блеске жестком
Их горечь, их злость, их муку,
Их гнев, их страсть,
И каждый курок и руку
Мой город, залитый кровью
Покрыть своею любовью,
Собрать тоску и огонь их
На распростертых ладоньях:
Похожие главы из других книг
VII Апрель 1918 года. В Марсельском порту
VII Апрель 1918 года. В Марсельском порту Кромов широко шагал между горами грузов. Рядом с ним, безуспешно пытаясь попасть в ногу, семенил толстенький человек с пачкой квитанций в руках. Алексей Алексеевич уверенно выбирал путь в лабиринте узких проходов. Спутник его
XIV Ноябрь 1918 года. Майор и полковник
XIV Ноябрь 1918 года. Майор и полковник На фасаде дома папаши Ланглуа развевался трехцветный французский флаг. Флаги были укреплены на всех домах городка. Франция отмечала день 11 ноября 1918 года — победный конец войны.Кромов и папаша Ланглуа стояли рядом у ограды. Мужчины
Глава III. Наступление ВСЮР весною 1919 года: освобождение Дона и Крыма, взятие Харькова, Полтавы, Екатеринослава и Царицына. «Московская директива». Внутренние настроения
Глава III. Наступление ВСЮР весною 1919 года: освобождение Дона и Крыма, взятие Харькова, Полтавы, Екатеринослава и Царицына. «Московская директива». Внутренние настроения С мая 1919 года развилось широко наступление армий Юга.Войска Северного Кавказа выделили отряд для
ПЕРВЫЙ ПЕРИОД (с ноября 1917 года по апрель 1918 года)
ПЕРВЫЙ ПЕРИОД (с ноября 1917 года по апрель 1918 года) Борьба Оренбургского казачьего войска с большевиками началась немедленно по захвате ими власти в Петрограде, Москве и других городах России, в первых числах ноября 1917 года.Оренбургское войско, признав в свое время
Военное поражение 1918 года
Военное поражение 1918 года Прибыв в Германию, я явился в свой 13-й запасный саперный батальон в Ульме. Главной темой разговоров и здесь было предстоящее наступление во Франции, которое должно было решить исход войны. Фронтовые части, обслуживавшиеся запасным батальоном, не
Глава 15 Ужасы Киева при большевиках
Глава 15 Ужасы Киева при большевиках К осени 1917 года генерал Корнилов подготовил свой план похода на Петроград с верными ему войсками, чтобы спасти город от большевизма и сохранить порядок во время выборов в Учредительное собрание. В действительности речь шла о спасении
Молитва о городе
Молитва о городе Опубликовано в газете «Дело» (Одесса) (1919. – № 1. – 23(10) марта.– С. 2.). Печатается по тексту этого издания.Волошин поехал из Коктебеля в Феодосию 1 марта 1918 г. «на два дня» – и пробыл там до 10 или 11 апреля. «Все, что довелось увидать, было действительно
Петроград. 17 сентября 1918 года 19 час. 15 мин. веч
Петроград. 17 сентября 1918 года 19 час. 15 мин. веч Настоящий дневник отнюдь не является продолжением того, который я вел в 1907–1913 годах и большая часть которого уничтожена. Здесь я не думаю вести, какой бы то ни было летописи и вряд ли уделю много места (если вообще буду
Петроград, 22 сентября 1918 года, 20 час. 15 мин
Петроград, 22 сентября 1918 года, 20 час. 15 мин Сейчас посмотрел отметки на полях Маха «Популярно — научные очерки», прочитанной мною в «отбросах времени» в августе. Книга доступна почти вполне (за исключением не вполне понятных глав 8-й и 11-й). В общем, направление Маха мне не
Петроград, 26 сентября 1918 года, 14 ч., 10 мин
Петроград, 26 сентября 1918 года, 14 ч., 10 мин Об университетском уставеУ меня давно накапливается нечто вроде проекта университетского устава и, как только окажется некоторое количество свободного времени, я постараюсь изложить все в связном виде; пока же хотя бы схему в
Глава 4 ПЕТРОГРАД, ОКТЯБРЬ 1918 ГОДА
А. В. Тимирева – А. В. Колчаку (7 марта 1918 года)
А. В. Тимирева – А. В. Колчаку (7 марта 1918 года) Милый Александр Васильевич, далекая любовь моя… Я думаю о Вас все время, как всегда, друг мой, Александр Васильевич, и в тысячный раз после Вашего отъезда благодарю Бога, что Он не допустил Вас быть ни невольным попустителем, ни
А. В. Тимирева – А. В. Колчаку (21 марта 1918 года)
А. В. Тимирева – А. В. Колчаку (21 марта 1918 года) …Где Вы, радость моя, Александр Васильевич? На душе темно и тревожно. Я редко беспокоюсь о ком-нибудь, но сейчас я точно боюсь и за Вас, и за всех, кто мне дорог… Господи, когда я увижу Вас, милый, дорогой, любимый мой Александр
А. В. Тимирева – А. В. Колчаку (17 сентября 1918 года)
А. В. Тимирева – А. В. Колчаку (17 сентября 1918 года) …Милый Александр Васильевич, я буду очень ждать, когда Вы напишете мне, что можно ехать, надеюсь, что это будет скоро. А пока до свиданья, милый, будьте здоровы, не забывайте меня и не грустите и не впадайте в слишком большую
Слово к сербам в городе Джексон (штат Калифорния), 3 октября 1899 года
Слово к сербам в городе Джексон (штат Калифорния), 3 октября 1899 года Не бывайте удобь преложни ко иному ярму (2 Кор. 6:14).Такими словами начинается нынешнее апостольское чтение, и на них-то и хочу я остановить внимание, возлюбленные братья.Святой апостол Павел писал некогда
Киев при большевиках
Киев при большевиках После занятия Киева большевики вели себя первое время довольно тихо и мы ничего не слышали о терроре. Очевидно они были не уверены в своем положении. Но все же начались разговоры о разных реформах в учебных заведениях Украины. Собрали в университете
