Молитва афанасия никитина

Взгляд русского путешественника XV века Афанасия Никитина на ислам

26 мая/8 июня Русская Православная Церковь празднует обретение честных мощей преподобного Макария, Калязинского чудотворца. 546 лет назад именно у этого великого подвижника брал благословение на свое знаменитое путешествие Афанасий Никитин, русский купец, предпринявший в 1462 – 1472 годах путешествие в Индию, о котором составил записи, названные "Хождение за три моря".

Памятник русскому путешественнику Афанасию Никитину в Твери

"Хождение за три моря" – по-своему уникальный памятник в контексте христианско-мусульманских отношений. Оно написано не богословом, не монахом, но простым мирянином, который, как он сам признается, в путешествии вел не вполне аскетическую жизнь. Но сочинение, помимо географического, имеет и ярко выраженный религиозный смысл: основной темой является вопрос, как христианину сохранить веру в мусульманском окружении. Афанасий считает своим долгом на собственном примере дать инструкцию последующим купцам-христианам, решившимся повторить его путь.

Только невнимательным знакомством с текстом памятника можно объяснить высказывания, что Никитин "вернулся на Русь полумусульманином" [1] или даже, что впал в отступничество [2]!

"Молитвами святых отцов наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, раба Своего", – так начинает описание своего путешествия Афанасий, уже возвращаясь из него. Это со всей очевидностью свидетельствует о чистоте его догматических воззрений. Кроме того, на протяжении всего путешествия он подчеркивает, что молится Христу как Богу христианскими молитвами и избегает того, что может привести к обращению в ислам.

"Ходжение за три моря" Афанасий Никитин

Последователей Мухаммеда Афанасий именует "неверными", "псами-мусульманами". Он изображает их в негативном свете, здесь "Хождение" соприкасается с традицией древнерусской письменности на этот счет, но в данном произведении это не идеологический штамп, а свидетельство личного опыта. Афанасий многократно описывает злоключения, которые претерпел он сам и его спутники от злобы мусульман – татар, кайтаков, турков, арабов: здесь и нападения, и неоднократные ограбления, и плен, и попытки насильственного обращения в ислам. И само описание мусульманской земли красноречиво: "здесь люди все черные, все злодеи, а женки все гулящие (Примечанием МС. О безнравственности мусульманок нечто подобное писал о мусульманках Северной Африки Альфред Брем в своей книге "Путешествие по Северо-Восточной Африке), да колдуны, да тати, да обман, да яд, господ ядом морят". Даже при поверхностном знакомстве с текстом видно, что индусов русский путешественник описывает с гораздо большей симпатией.

Но при этом только христианство для него – "путь истинный", а христиане – "благоверные".

Никитин дает целый перечень действий, призванных уберечь в пути от внутренних соблазнов относительно веры. Он описывает, как брал благословение на свое путешествие у игумена Калязинского монастыря Макария. Он указывает, что специально брал с собой христианские книги, в том числе пасхалию, но они были отобраны у него мусульманами. Годы своего пребывания на чужбине он считает по Пасхам даже тогда, когда не имеет возможности точно определить их даты, жизнь пытается строить в соответствии с праздниками православного календаря, хотя это не всегда ему удается.

Карта путешествия Афанасия Никитина

Помимо этого он дает ряд указаний, как уберечь себя от внешней опасности со стороны мусульман. Афанасий указывает, что в пути он скрывал свою веру, называя себя "мусульманским именем – ходжа Юсуф Хорасани". Но конспирация была поверхностной и действовала преимущественно на немусульман – индусов. Мусульмане же, как неоднократно видно из текста, легко определяли, что он не их единоверец, следовательно, русский путешественник отказывался делать то, что их в этом легко бы убедило – произносить шахаду и молиться в мечети.

Никитин описывает, как хан силой пытался обратить его в ислам, и избавление от этого испытания он считает чудом Христа-Бога: "И в том Джуннаре хан отобрал у меня жеребца, когда узнал, что я не мусульманин, а русский. И он сказал: "И жеребца верну, и тысячу золотых в придачу дам, только перейди в веру нашу – в веру Мухаммеда. А не перейдешь в веру нашу, в веру Мухаммеда, и жеребца возьму, и тысячу золотых с твоей головы возьму". И срок назначил – четыре дня, на Спасов день, на Успенский пост. Да Господь Бог сжалился на Свой честной праздник, не оставил меня, грешного, милостью Своей, не дал погибнуть в Джуннаре среди неверных. Накануне Спасова дня приехал казначей Мухаммед, хорасанец, и я бил ему челом, чтобы он за меня хлопотал. И он ездил в город к Асад-хану и просил обо мне, чтобы меня в их веру не обращали, да и жеребца моего взял у хана обратно. Таково Господне чудо на Спасов день. А так, братья русские христиане, захочет кто идти в Индийскую землю, – оставь веру свою на Руси, да, призвав Мухаммеда, иди в Гундустанскую землю".

Последний пассаж, разумеется, не прямая рекомендация [3], а указание на те опасности, к которым должен быть готов христианин-путешественник. Для самого Афанасия сохранение христианской веры несмотря ни на что – нерв его повествования.

В другом месте Никитин также предупреждает христиан-путешественников о внутренних духовных трудностях, которые настигают христианина, когда он долго находится в мусульманском окружении.

"О благоверные христиане русские! Кто по многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую теряет. Я же, рабище Божий Афанасий, исстрадался по вере христианской. Уже прошло четыре Великих поста и четыре Пасхи прошли, а я, грешный, не знаю, когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не соблюдаю, ни других праздников, ни среды, ни пятницы не соблюдаю: книг у меня нет. Когда меня пограбили, книги у меня взяли. И я от многих бед пошел в Индию… и тут много печалился по вере христианской".

Для средневекового русского христианина точное исполнение всех обрядов было неотъемлемой стороной веры. Именно поэтому Никитин так сокрушается, что не имел возможности точно определить время Пасхи, и самое страшное свое "отступничество", которое он описывает, состоит в том, что постился он в одно время с мусульманами. От этого он впал в уныние: "А иду я на Русь с думой: погибла вера моя, постился я мусульманским постом".

Впрочем, и тут он подробно излагает свой опыт в такой ситуации, подразумевая его как пример. "Начал я пост с мусульманами в воскресенье, постился месяц, ни мяса не ел, ничего скоромного, никакой еды мусульманской не принимал, а ел хлеб да воду два раза на дню. И молился я Христу Вседержителю, Кто сотворил небо и землю, а иного бога именем не призывал".

Совпадение с мусульманским постом ограничивалось только хронологическими рамками, ни о ритуальном, ни, тем более, доктринальном объединении и речи нет. И образ поста и молитвы – христианские.

И в другом месте путешественник сокрушается: "А со мной нет ничего, ни одной книги; книги взял с собой на Руси, да когда меня пограбили, пропали книги, и не соблюсти мне обрядов веры христианской. Праздников христианских – ни Пасхи, ни Рождества Христова – не соблюдаю, по средам и пятницам не пощусь. И живя среди иноверных, молю я Бога, пусть Он сохранит меня".

Далее Афанасий описывает еще одну попытку обратить его в ислам, на этот раз – уговорами. "Мусульманин же Мелик сильно понуждал меня принять веру мусульманскую. Я же ему сказал: "Господин! Ты молитву совершаешь, и я молитву совершаю. Ты молитву пять раз совершаешь, я – три раза. Я – чужестранец, а ты – здешний". Он же мне говорит: "Истинно видно, что ты не мусульманин, но и христианских обычаев не соблюдаешь". И я сильно задумался и сказал себе: "Горе мне, окаянному, с пути истинного сбился и не знаю уже, по какому пути пойду. Господи Боже Вседержитель, Творец неба и земли! Не отврати лица от рабища Твоего, ибо в скорби пребываю. Господи! Призри меня и помилуй меня, ибо я создание Твое; не дай, Господи, свернуть мне с пути истинного". Уже прошло четыре Пасхи, как я в мусульманской земле, а христианства я не оставил".

Здесь Никитин также указывает пример, как поступать в столь щекотливой ситуации. Он отклоняет предложение, не вступая в диспут о вере, но дипломатично ссылается на то, что он исповедует религию своего народа и делает акцент на то общее, что имеется в христианстве и исламе ("ты молитву совершаешь, и я молитву совершаю"). Но проницательный мусульманин поражает Никитина в самое слабое для него место, указывая, что он не христианин, так как не соблюдает обычаев христианских. И Никитину нечего на это возразить.

Однако душевные сомнения и уныние, о которых он откровенно пишет, все же не привели Никитина в ислам. И здесь он также указывает противоядие от подобного искушения – молитва. Первая фраза его молитвы – цитата из Символа веры, вторая – из Псалтыри (см.: Пс. 101:2).

Наконец, говоря о своем пребывании в г. Дабхол, русский путешественник помечает: "Тут я, окаянный Афанасий, рабище Бога вышнего, Творца неба и земли, призадумался о вере христианской, и о Христовом крещении, о постах, святыми отцами устроенных, о заповедях апостольских и устремился мыслию на Русь пойти".

И в пути он также всеми силами старается избегать того, что может повредить его вере и дает очередные предостережения будущим христианам-путешественникам. Описывая, как застрял в одном из городов, он, помимо прочего, пишет: "Пути никуда нет: на Мекку пойти – значит принять веру мусульманскую. Потому, веры ради, христиане и не ходят в Мекку: там в мусульманскую веру обращают".

Заканчивает свое сочинение Никитин выписанными арабскими фразами: "Господь велик, Боже благой. Господи благой. Иисус, Дух Божий, мир Тебе. Бог велик. Нет Бога, кроме Господа. Господь промыслитель. Хвала Господу, благодарение Богу всепобеждающему. Во имя Бога милостивого, милосердного. Он Бог, кроме Которого нет Бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет Себе подобных. Нет Бога, кроме Господа".

Это не последствия мусульманского влияния. Афанасий Никитин, в соответствии со своей задачей, собирает и выписывает для последующих путешественников те мусульманские фразы, которые христианин может произносить без ущерба для своей веры. Именно поэтому мусульманское исповедание веры приводится только до середины – без исповедания Мухаммеда пророком. Приводится и известное кораническое название Иисуса Духом Божиим – возможно, единственная параллель с традиционной полемической литературой. И приведена эта цитата с той же целью, что и у православных полемистов: указать мусульманам на уместность христианского почитания Иисуса с точки зрения их собственного Корана.

Примечания

1. Так утверждает известный итальянский славист Рикардо Пиккио (см.: Пиккио Р. Древнерусская литература. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 191)

2. "Недавно американская исследовательница Г. Ленхофф пришла к выводу, что, судя по "Хожению за три моря", Афанасий Никитин вопреки его заверениям переменил в Индии веру: его путешествие "за три моря" есть "путь от православия к отступничеству" (см.: Lenhoff G. Beyond Three Seas: Afanasij Nikitin’s Journey from Orthodoxy to Apostasy // East European Quarterly, December. 1979. Vol. XIII, № 4. P. 431–447)", – пишет Я.С. Лурье (О путях доказательства при анализе источников // Вопросы истории. 1985. № 5. С. 67–68).

3. В отличие от Афанасия Никитина, итальянец Никола де Конти, побывавший в Индии в конце XV в., так и поступил: он принял ислам и обзавелся семьей в Индии.

Читайте другие публикации раздела "Апология христианства перед исламом"

Читайте также:

© Миссионерско-апологетический проект "К Истине", 2004 – 2017

При использовании наших оригинальных материалов просим указывать ссылку:

Г.В.Носовский, А.Т.Фоменко

(Стамбул в свете Новой хронологии)

8. "Хожение за три моря" Афанасия Никитина

Обратимся к знаменитому произведению старо-русской литературы – "Хожение за три моря" Афанасия Никитина [95] (у Никитина слово "Хождение" написано как "Хожение"). Известно, что ""Хожение за три моря Афанасия Никитина" было найдено Н.М.Карамзиным в библиотеке Троице-Сергиевой Лавры в составе исторического сборника XVI в., названного им Троицкой летописью" [95], с.131. Потом было найдено еще несколько списков. Сегодня их известно шесть. Из них самым древним считается Троицкий. Мы будем пользоваться именно этим списком, найденным, повторим, не где-нибудь, а в библиотеке важнейшего русского монастыря – Троице-Сергиевой Лавры.

И вот что мы там читаем. Приведем лишь некоторые яркие цитаты. Текст начинается словами: "За молитву святых отец наших, Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя раба своего грешнаго Афонасия Микитина сына" [95], с.9. Ясно, что этот текст написан ПРАВОСЛАВНЫМ человеком. В основном "Хожение" написано по-русски. Однако время от времени Афанасий Никитин свободно и гладко переходит на тюркский или даже на арабский язык. Затем, столь же гладко, возвращается к русскому языку. Очевидно, что он, как и его читатели, знают несколько языков. Но не в этом главное. Главное то, что тюркский или арабский язык используется Афанасием Никитиным для РУССКИХ ПРАВОСЛАВНЫХ МОЛИТВ! Или, если угодно, для исламско-православных молитв. Как бы такое словосочетание ни звучало странно в наше время.

Вот пример. Афанасий Никитин пишет: "Господи боже вседержителю, творец небу и земли! Не отврати лица от рабища твоего, яко скорбь близъ есмь. Господи! Призри на мя и помилуй мя, яко твое есмь создание; не отврати мя, Господи, от пути истиннаго и настави, мя, Господи, на путь твой правый, яко никоея же добродетели в нужи той сотворихъ тебе, Господи мой, яко дни своя преплыхъ все во зле, Господи мой, Олло перводигерь, Олло ты, карим Олло, рагым Олло, Карим Олло, рагымелло; Ахалим дулимо. Уже проидоша 4 Великыя дни в Бесерменьской земли, а христианства не оставих; дале Бог ведает, что будет" [95], с.24.

Здесь Афанасий Никитин ПРЯМО СРЕДИ МОЛИТВЫ переходит на тюркский и арабо-персидский язык. В частности, вместо Бог пишет Олло, то есть АЛЛАХ, и так далее.

Еще пример. Никитин пишет об Индии: "К бутхану же съеждается вся страна Индейская. а съеждается к бутхану всех людей бысть азар лек вахт башет сат азаре лек. В бу[т]хану же Бут вырезан ис камени, велми велик" [95], с.18. Далее Афанасий Никитин описывает "индийскую статую" Будды ("Бута"), ПОДОБНУЮ СТАТУЕ ЮСТИНИАНА, С КОПЬЕМ В РУКЕ. Как он пишет: "аки Устьян царь Царяградскы" [95], с.18. Обратите внимание на текст Никитина: АЗАР ЛЕК ВАХТ БАШЕТ САТ АЗАРЕ ЛЕК. В русский текст вставлена персидская фраза, означающая "всех людей бысть ТЫСЯЧУ ЛЕКОВ, ВРЕМЕНАМИ БЫВАЕТ СТО ТЫСЯЧ ЛЕКОВ" [95], с.177.

Никаких видимых причин перейти на персидский язык в этом месте у Афанасия Никитина не было. В данном случае Никитин не передает никакого местного колорита, никого не цитирует. Просто неторопливо рассказывает свои впечатления и, сам того не замечая, переходит на персидский язык. Записывая его, кстати, РУССКИМИ буквами.

Между прочим, статуя Будды, выполненная подобно статуе византийского императора с копьем в руке, наводит на мысль, что культ "индийского БУДДЫ" впитал в себя, в частности, и культ Хана БАТЫЯ, великого завоевателя мира, см. нашу книгу "Новая хронология Руси" [5]. Поэтому Афанасий Никитин и употребляет здесь слово БУТХАН или БУТ-ХАН, то есть Батый-Хан для индийского правителя.

Еще пример арабского фрагмента у Никитина. "В неделю же да в понедельник едят единожды днем. В Индии же как пачекътуръ, а учюзе-дерь: сикишь иларсень ики шитель; акечаны иля атырьсеньатле жетель берь; булара досторъ: а куль каравашь учюзъ чар фуна хубъ бемъ фуна хубесия; капкара амь чюкъ кичи хошь. От Первати же приехал есми в Бедер" [95], с.19.

Могут сказать, что Афанасий Никитин пользовался иностранными языками для описании чего-то иностранного. Но уже приведенные примеры ясно показывают, что это не так. Напротив, говоря о дальних странах, Афанасий Никитин в основном пользуется русскими словами. А вот ВСПОМИНАЯ О РОССИИ, он часто переходит на тюркский или арабский язык. Чего стоит например молитва Афанасия Никитина О РУССКОЙ ЗЕМЛЕ. Перечисляя виденное в разных странах, Никитин наконец с особо теплыми чувствами вспоминает о Руси (Урус). И кончает это перечисление молитвой о Русской Земле. С самого начала этой молитвы он переходит с русского языка на тюркский: "Да Подольскаа земля обилна всем; а Урус ерье таньгры сакласынъ; Олло сакла, худо сакла, будоньяда мунукыбить ерь ектуръ; нечик Урус ери бегъляри акай тусил; Урус ерь абаданъ больсын; расте камъ деретъ. Олло, худо, Бог, Бог данъгры" [95], с.25.

Современные комментаторы пишут: "В заключительной фразе слово "Бог" повторено на четырех языках: арабском (Олло = Аллах), персидском (Худа), русском (Бог) и тюркском (Данъири = Тангры). Перевод молитвы: "Русская земля да будет Богом хранима; Боже сохрани! На этом свете нет страны, подобной ей. " " [95], с.189.

Тут уж современные историки не выдерживают. Чувствуя, что читателю нужно немедленно что-нибудь "объяснить", они начинают выкручиваться следующим образом – надо сказать, довольно неуклюже. Пишут так: "Молитва Афанасия Никитина выражает пламенную любовь к родине – Руси и одновременно осуждение ее политического строя. Вероятно, это последнее обстоятельство и ПОБУДИЛО НАШЕГО АВТОРА ИЗЛОЖИТЬ СВОЮ МОЛИТВУ НЕ ПО-РУССКИ, А ПО-ТЮРКСКИ" [95], с.189.

Спрашивается, какое отношение имеет это "научное объяснение" к тому, что слово БОГ Афанасий Никитин пишет как АЛЛАХ? По нашему мнению никакого. Кроме того, мы видели, что Никитин переходит на тюркский, персидский или арабский язык очень часто и весьма гладко. В том числе и в молитвах. Этих мест в его произведении настолько много, что у нас нет никакой возможности все их процитировать.

Вообще, надо сказать, что современных историков текст Афанасия Никитина раздражает почти на каждом шагу. Историки почему-то убеждены, что они знают средневековую историю куда лучше, чем современник и свидетель Афанасий Никитин. Поэтому они обрушиваются на него с самыми разнообразными обвинениями. Вот лишь некоторые примеры.

Афанасий Никитин много пишет о буддизме и вере в "Бута". Современный комментарий таков: "НЕВОЗМОЖНО ДОПУСТИТЬ, чтобы выражение "Бут" означало у Афанасия Никитина Будду: как известно. буддизм был совершенно вытеснен из Индии между VIII и XI вв. н.э. В XV в. Афанасий Никитин НЕ МОГ НАЙТИ в Индии ни буддистов, ни буддийского культа" [95], с.176.

Итак, Никитин якобы имел в виду "совсем не то". Не нужно, мол, понимать его текст слишком прямолинейно. А нужно воспринимать его иносказательно. То есть так, как это устраивает современных историков.

Еще один пример. Никитин пишет про индусов: "Да о вере же их распытахъ все, и они сказывают: веруем в Адама, а Буты (то есть Будды – Авт.), кажут, то есть Адам и род его весь" [95], с.17. В переводе это звучит так: "Я распросил все об их вере, и они говорили: веруем в Адама, а Буты, говорят, это есть Адам и весь его род" [95], с.60. То есть, Афанасий Никитин совершенно четко указывает на связи буддийского культа с европейскими религиями. Как у Индии, так и у Европы был общий прародитель – Адам.

Комментарий современного историка здесь таков. "Слова Афанасия Никитина. основаны, по-видимому, на ПЛОХО ПОНЯТЫХ. объяснениях индуистов, у которых НЕ БЫЛО КУЛЬТА АДАМА" [95], с.176. Опять Никитин "ничего не понял". А современные историки, через несколько сот лет после него, все точно знают. И из XX века уверенно поправляют очевидца событий XV века. Вот кто мог бы помочь Афанасию Никитину правильно разобраться в том, что он видел вокруг себя!

Стоит отметить, что Афанасий Никитин употребляет слово Иерусалим отнюдь не в современном его смысле. Сегодня мы привыкли называть Иерусалимом вполне определенный город. Однако Афанасий Никитин уверен, что Иерусалим – это слово, обозначающее главный священный город. Для разных религий, или даже для разных государств, были, по его мнению, РАЗНЫЕ ИЕРУСАЛИМЫ. Вот буквально что он пишет: "К Первоте же яздять о великомъ заговейне, къ своему Буту (то есть Будде – Авт.), тотъ ихъ Иерусалимъ, а по-бесерменьскыи Мякька (то есть Мекка – Авт.), а по-рускы Ерусалимъ (то есть Рус-Рим, Русский-Рим – Авт.), а по-индейскы Парватъ (то есть Первый, в смысле Главный – Авт.)" [95], с.19.

Итак Никитин сообщает нам очень интересную вещь. Оказывается, и Иерусалим, и Мекка – это вовсе не названия определенных мест, а слова различных языков, означающие ОДНО И ТО ЖЕ. И переходящие одно в другое при переводе с языка на язык. Это – город, где в данный момент находится главная святыня той или иной религии. Или церковная столица. Понятно, что в разных странах эти столицы – РАЗНЫЕ. Со временем они менялись.

Кстати, именно поэтому Москву еще в конце XVI века называли Иерусалимом, то есть Русским Римом. Об этом мы подробно говорим в нашей книге "Библейская Русь". См. [1], том 6, а также [2].

Свою книгу Афанасий Никитин завершает следующими словами. "Милостию же божиею преидохъ же три моря; дигырь худо доно, Олло перводигирь доно, аминь; смилна рахмамъ рагымъ, Олло акберь, акши худо илелло акши ходо, иса рухолло ааликсоломъ; Олло акберь аилягяила иллелло, Олло перводигерь ахамду лилло шукуръ худо афатадъ; бисмилна гирахмамъ ррагымъ: хувому-гулези ляиляга ильлягуя алимулъ гяиби вашагадити; хуарахману рагыму хувомоглязи ля иляга ильлягуя альмелику алакудосу асалому альмумину альмугамину альазизу альчебару льмутаканъ биру альхалику альбариюу альмусаврию алькафару клькахару альвахаду альрязаку альфатагу альалиму алькабизуальбасуту альхафизу алъррафию альмавифу альмузилю альсемию альвасирю альакаму альадьюлю альлятуфу. Гиръ помози рабу своему" [95], с.31-32. Фотографию этой страницы из книги Никитина см. на рис.5.17 .

Здесь Афанасий Никитин использует выражения из Корана. Например, "Иса рухолло" = "Иса рух Аллах", то есть "Иисус дух Аллаха". Так об Иисусе Христе говорится в Коране [95], с.205.

Все это совершенно не укладывается в скалигеровско-миллеровскую историю Руси. Однако прекрасно объясняется нашей реконструкцией.

Основной ударной силой османов-атаманов были знаменитые ЯНЫЧАРЫ, которые, как известно, были в подавляющем большинстве СЛАВЯНАМИ [34], с.48. Историки уже давно придумали этому поразительному (с точки зрения их версии) обстоятельству следующее, прямо скажем, незамысловатое объяснение. Да, – говорят они, – янычары действительно были славянами. Но это были не "настоящие" славяне, а славяне, взятые в плен, с детства воспитанные в турецком окружении. То есть – полностью "отуреченные". Хорошо, пусть так. Но тогда янычары, уж во всяком случае, должны были носить ТУРЕЦКИЕ имена.

Но тут неожиданно выясняется, что имена у янычар были отнюдь не турецкие. А какие же? Открываем книгу турецкого историка Джелал Эссада [41]. Вот что он сообщает на эту тему. При последнем штурме Константинополя один из османов-янычар проявил особый героизм. Его имя было Хасан Улу Абадлы. Спросим читателя: заметил ли он тут что-либо странное? Скорее всего нет. А вот ТУРЕЦКИЙ историк Джелал Эссад Бей, происходивший из знатного мусульманского рода и профессиональный военный [41], с.9, увидел здесь яркое противоречие. Он пишет: "Гаммер говорит, что этот солдат был ЯНЫЧАР. Но судя по его имени Улу Абадлы ЭТО БЫЛ ТУРОК" [41], с.53. Так что же получается? Джелал Эссад утверждает здесь следующее: ЯНЫЧАРЫ НОСИЛИ НЕ ТУРЕЦКИЕ ИМЕНА. А какие же, – спросим мы? Наша реконструкция дает ответ: РУССКИЕ. Например, Иван, Игорь, Михаил, Святослав и т.п. И Джелал Эссад это прекрасно знал. Поэтому и заявил, что герой с ТУРЕЦКИМ именем не мог быть янычаром!

Вот, например, как звали одного из известных турецких янычар: "ЯНЫЧАР МИХАИЛ, СЕРБ из Островицы" [50], т.5, с.111.

Кроме того, оказывается, что телохранители средневековых византийских императоров были РУССКИМИ. Вот что сообщают немецкие историки конца XIX века: "ИЗ ЭТИХ РУССКИХ СОСТАВИЛОСЬ ОТДЕЛЕНИЕ ФЛОТА, А ПОЗДНЕЕ ОТДЕЛЕНИЕ ИМПЕРАТОРСКИХ ТЕЛОХРАНИТЕЛЕЙ: ВАРЯГИ" [50], т.5, с.77. Таким образом, мы узнаем отсюда, что ВАРЯГАМИ называли РУССКИХ ТЕЛОХРАНИТЕЛЕЙ византийских императоров.

В заключение напомним еще раз уже приведенные выше слова известного русского историка XIX века Т.Н.Грановского: "Султан располагал ЛУЧШЕЙ ПЕХОТОЙ В ЕВРОПЕ. СТРАНЕН БЫЛ СОСТАВ ЭТОЙ ПЕХОТЫ. Янычары. выигрывали все великие битвы, при Варне, при Косове, и они же овладели Константинополем. Таким образом, за счет ХРИСТИАНСКОГО народонаселения поддерживал турецкий султан могущество свое" [34], с.48.

Немецкие историки конца XIX века сообщали следующее: "Большинство турок обязано своим происхождением матерям ХРИСТИАНКАМ или вообще матерям не монгольской расы" [50], т.5, с.140.

Не сыграло ли прежнее славянство и христианство янычар какую-то роль в изменении к ним отношения со стороны ПОЗДНИХ турецких султанов после религиозного раскола и перехода Турции к мусульманству? Во всяком случае, в начале XIX века ЯНЫЧАРЫ В ТУРЦИИ БЫЛИ ВЫРЕЗАНЫ. Как сообщает Джелал Эссад, в Стамбуле "был провозглашен, в 1826 г., Махмудом II ДЕКРЕТ ОБ УНИЧТОЖЕНИИ ЯНЫЧАРОВ" [41], с.253. Султан Махмуд II КАЗНИЛ ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ЯНЫЧАР [90], с.47.

При этом, как сообщается, янычары были коварно заманены на Ипподром и расстреляны там из пушек КАРТЕЧЬЮ [50], т.5, с.176; [90], с.47. Таким образом, по сути дела, был повторен прием с мамелюками, примененный на пятнадцать лет раньше в Египте. Мамелюков тоже, для того чтобы уничтожить, пришлось обманом заманить в ловушку (якобы на обед) и расстрелять из пушек. Очевидно, приблизиться к опытным воинам и захватить их "в открытую" новая власть просто боялась.

На рис.5.18 мы приводим старинное изображение янычар, участвующих в турецком воинском параде. Янычары идут в пешем строю, а их предводители едут впереди на конях. На другом, более позднем рисунке, представлены турецкие воинские одежды начала XIX века, рис.5.19 . В том числе на нем мы видим и янычара с саблей. На обоих изображениях янычары очень напоминают запорожских казаков. Их лица – типично славянские, рис.5.20 .

На рис.5.21 показаны два очень интересных конных портрета султана Махмуда II – до и после истребления янычар в 1826 году. На первом из них, нарисованном еще при янычарах, султан одет в традиционные османские=атаманские одежды. На втором, изготовленном после уничтожения янычар, султан одет уже по-европейски, его борода коротко острижена по западноевропейской моде. В остальном портреты совпадают. По-видимому, второй портрет изготовили взамен первого, дабы наглядно показать радикальную смену обычаев при султанском дворе. Мы отчетливо видим, что уничтожение янычар – старого славянского ядра турецкой армии – в 1826 году знаменовало отказ нового поколения турецких султанов от своего славянского ордынского прошлого и от славянских=атаманских традиций. Теперь султаны стали искать образцы для подражания в Западной Европе.

Отметим, что все это происходит уже после победы над Пугачевым и разгрома Московской Тартарии, см. [10]; [11]; [1], том 4; [2], и даже после резни мамелюков в Египте, см. [9]; [1], том 5. То есть – после разгрома двух крупных остатков средневековой Великой = "Монгольской" Империи. Видимо, после этого султанский двор наконец "сломался". Турция пошла по пути все большего и большего подчинения западноевропейскому "новому порядку". Но прежде чем вступить на этот путь, Стамбулу пришлось вырезать янычар.